Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]
– Ну ладно. Ты точно знаешь, что это был пароход?
– Может, твоя прабабушка? – огрызнулся Илька. Но как-то неуверенно огрызнулся.
Генка выключил фонарик. В темноте удобнее было врать. Он пробормотал, словно для себя, а не для Ильки:
– Значит, это тот сумасшедший танкер…
– Что? – откликнулся Илька.
– Я говорю: танкер. Я его сейчас видел. Мотается от берега к берегу, почти без огней.
– Что ты врешь! – возмутился Илька. – Что ты видел в таком туманище!
– Козел! – сказал Генка с почти настоящей злостью. – Ниже по течению никакого тумана нет. Сбегай проверь, если не веришь.
– Ты же не по берегу шел…
– Я везде шел. Я к реке еще за тем поворотом вышел. Понял?
Илька тихо спросил:
– Большой танкер?
– Средний… Борта высокие. Видно, порожний…
– Значит, все зря?
– Что – зря?
– Все… Я думал, пассажирский… А танкер, пустой, ткнулся бы в мель, ничего бы не было…
– Ничего, – подтвердил Генка. – Ни танкера, ни тебя. От удара где-нибудь искра проскочила бы – и привет. Знаешь, как взрываются в пустых баках бензиновые пары?
У Генки были спички. На старых углях он развел костер, отдал Ильке свои брюки и куртку, поставил над огнем рогатины с перекладиной.
– Выжимай свои манатки, суши.
Илька был послушный и сонный. Генка пошел к реке: набрать в чайник воды и посмотреть, что осталось от лодки.
Огонь изглодал корму и борта. Мачта перегорела внизу и упала на нос. Нос пострадал меньше. На нем даже уцелела Владькина куртка. Пламя уже погасло, но тлеющее дерево еще светилось пунцовыми угольками и сочилось едким дымом. Генка ударил по обугленному борту. Борт проломился, и шипящие угольки посыпались в воду…
Когда Генка вернулся, Илька, скорчившись, сидел у огня и палкой ворошил горящие ветки.
– Что с лодкой? – спросил он, не подняв головы.
– «С лодкой»… То, что осталось, уже не лодка.
Генка повесил чайник над огнем и сел рядом с Илькой. Плечи накрыл Владькиной курткой.
– Я думал, она сгорела, – сказал Илька.
Генка промолчал. Теперь, когда кончились все другие тревоги, тревога за Владика стала расти и превратилась в самое главное. Было даже непонятно, как он мог хоть на минуту забыть об этом главном.
– Долго их нет, – сказал Генка.
– Долго, – согласился Илька.
Вскипел чайник. Его поставили на траву.
Он остыл. Его вскипятили снова.
Ни Генка, ни Илька не знали, сколько времени прошло. Иногда казалось, что близко утро.
И вот от берега донесся голос. Вернее, два голоса: Владькин и его отца. Они кричали озорно и громко:
– Эй, люди! Живы?
– Живы! – взвился Илька.
Генка сказал:
– Сиди.
Он прихватил фонарик и пошел им навстречу.
Они вынырнули из тумана. Владька, как маленький, сидел у отца на плечах.
– Все в порядке, – сообщил он с высоты. – Вправили, бинтом замотали. Вывих был. А папа еще добавил. Меня сперва не хотели из больницы отпускать, да мы уговорили.
Как хорошо, что он сказал обо всем, не ожидая вопроса.
Иван Сергеевич опустил его на землю.
– Хватит, накатался, наездник. Ищи себе клюку и ковыляй сам.
– Мне нельзя ковылять, – дурачась, заспорил Владик. – Что фельдшер говорил, а? Только сидеть можно и лежать… Знаешь, Гена, они нас до того поворота на больничном «газике» довезли. Хотели прямо в город, а мы сказали, что на лодке доберемся.
– Илька сжег лодку, – сказал Генка.
В свете фонарика он увидел их лица. У Владьки губы вытянулись в трубочку. Иван Сергеевич нахмурился.
– Как это – сжег?
– Вы его не ругайте, – попросил Генка. – Он не нарочно.
– Еще не хватало, чтобы нарочно! – сухо усмехнулся Иван Сергеевич. – Сам-то он цел?
– Цел.
– Где этот герой?
Негромко, но яростно Генка сказал:
– Танкер в тумане шел на мель. Что было делать? Что?
Они помолчали, и он повторил:
– Порожний танкер. Ясно?
– Да, – спокойно сказал Владик.
– Ясно, – сказал Иван Сергеевич. – Значит, танкер.
И они зашагали к костру.
Чайник согрели еще раз. Надо было думать об ужине. Только сейчас вспомнили, что по-настоящему не ели с самого утра.
Илька лениво дожевывал половину бутерброда.
– Ешь, – сказал Иван Сергеевич.
– Не хочу.
– Мало ли, что не хочешь. Ешь.
– Я о лодке думаю, – шепотом сказал Илька.
– Да, тогда не до еды, конечно, – согласился Иван Сергеевич.
Видимо, именно сейчас Илька понял наконец, какая случилась непоправимая беда. Фрегат «Африка» погиб. Плаваний не будет.
Не будет просвеченного солнцем тугого паруса, громадных белых облаков над водой, черных проток с осенними листьями, незнакомых берегов…
– Что же теперь делать? – тихо спросил Илька.
– Спать, – сказал Иван Сергеевич. – Теперь спать.
– А лодка?
– Да ладно с лодкой. Главное, сами целы. Спать. Утро вечера мудреней.
– Пусть отдаст мои штаны, – сказал Генка.
Илька отдал. Переоделся и снова устроился у огня.
– Спать, спать, – повторил Иван Сергеевич и поднял Ильку на руки. Понес к палатке. – Ну, ну, не растопыривай локти. Все равно ты уже почти спишь. И не горюй. Ты сделал все, как надо. Что же теперь плакать о лодке…
– Я не плачу, – донеслось уже из палатки.
Туман редел, проглядывали звезды. Повеселел, разгорелся костер, словно стало ему легче дышать. Владик снова стоял над огнем.
– Ты бы отошел, – хмуро сказал Генка.
– Я осторожно.
– Больно было?
– Я привык… Слушай, Гена… Илька ведь не пугливый. Ну чего он так сегодня?
– Туман, – сказал Генка. – Ты еще не знаешь. В такой туман разное бывает. Кто-нибудь чихнет за километр, а кажется, что под носом бомбу взорвали. Наверно, паровоз шумел на той стороне, а звук изменился. Будто рядом.
Владик недоверчиво промолчал. Иван Сергеевич выбрался из палатки, подошел к огню.
– Ну вот, искатели приключений. Как вам нравится начало? Вспоминать будет что, особенно Ильке.
– Спит? – спросил Владик.
– Спит.
Глава четырнадцатая
Генка ломал о колено сучья и бросал в огонь. Костер начинал торопливо гудеть и стрелять угольками. Но сухие сучья сгорали быстро, и пламя снова принималось дремать среди алых головешек.
Генке было грустно и спокойно. Гибель лодки его не так уж огорчила. Главное, что Илька не потонул и с Владькиной ногой все в порядке.
Генка посмотрел на Владика. Тот сидел, прикрыв лицо ладонью. Вернее, половину лица.
– Перестань смотреть в огонь, – сказал Иван Сергеевич. – Знаешь ведь, что нельзя.
– Я и не смотрю, – откликнулся Владик.
И Генка увидел, что он действительно не смотрит. Ладонью Владик закрывал здоровый глаз. Но другой, невидящий глаз он не отрывал от костра. Может быть, опять видел свет?
– Папа, – позвал Владик, – а завтра как? Пешком бродяжничать будем? Или домой?
– Завтра и решим, – сказал Иван Сергеевич.
Свет костра лишь слегка задевал его лицо, и в каждой морщине лежала резкая тень. Владькин отец казался старым и усталым.
«Наверно, он никогда не простит себе, что послушал меня и оставил Ильку, – подумал Генка. – Из-за страха он это сделал. За Владьку боялся больше всего на свете».
«Но ведь выхода не было», – возразил Генка сам себе.
«Все равно…»
«А если бы наоборот? Если бы не с Владиком, а с Илькой случилось несчастье? Владьку он оставил бы одного?»
И понял Генка, что да, оставил бы…
– Шли бы вы спать, – сказал Иван Сергеевич. – Я посижу.
– Не хочется, – сказал Владик.
– Как там Илька?
Владик поднялся и, прихрамывая, пошел к палатке.
– Нормально, – сказал он, вернувшись.
– А ты? Нога не болит?
– Тоже нормально.
«Всё нормально!» – с усмешкой подумал Генка. И в этот момент Владик сказал:
– Гена, пойдем побродим.
– Куда это? – насторожился Иван Сергеевич. – На одной-то ноге.
– Да просто так. Здесь, рядом.
– Пойдем, – согласился Генка.
Сквозь осинник они выбрались на берег.
– Илька спит как убитый, – сказал Владик и оглянулся, словно хотел увидеть спящего Ильку.
– Намучился, – сказал Генка.
– Лишь бы он не узнал, что не было никакого танкера…
Туман ушел, и ночь опять просветлела. Это была обычная летняя ночь, серовато-синяя, с бледной полосой зари на севере и редкими звездами в зените. С кострами на том берегу. От костров и от бакена тянулись по реке рубиновые шнуры.
Генка обогнал Владика и повернул к воде. Мохнатые кисточки травы шелестели в ногах. Какие-то шарики на упругих стеблях щелкали по штанинам.
